Сорок пять лет назад в Советском Союзе впервые в мире атомное оружие было испытано на жителях своей страны. О пережитой трагедии вспоминают оставшиеся в живых очевидцы.

Этот жуткий эксперимент был проведен в густонаселенном районе Южного Урала. Еще не случились ни Челябинск 57-го, ни Чернобыль 86-го. Это был Тоцк-54. Сорок пять тысяч военных и еще больше мирных жителей стали заложниками ядерного щита страны... Участники чудовищного эксперимента умирали в безвестности, в живых остались немногие. С одним из них нам удалось встретиться. Иван Пушкарь, член Союза ветеранов ядерных испытаний, всю жизнь собирал свидетельства трагедии, которую пережил. Только сейчас становятся известными факты, которые на протяжении десятилетий были государственной военной тайной.

— В середине июня 1954 года, — рассказывает Иван Пушкарь, — гвардейская артиллерийская орденов Богдана Хмельницкого и Красного Знамени Речицкая бригада РВК, в которой я проходил службу, получила приказ срочно вернуться из летних лагерей на зимние квартиры, где солдатам и офицерам бригады устроили тщательный медосмотр. Больных или серьезно переболевших ранее оставили в Каменке-Бугской (место постоянной дислокации бригады) или перевели в другие части Прикарпатского военного округа. Вместо них из иных формирований прислали здоровых, физически крепких бойцов. Бригаду укомплектовали по нормативам военного времени.

А параллельно шло ее полное переоснащение. Тягачи орудий, американские "студебеккеры" заменили новыми отечественными ЗиС-151. Все оборудование и приборы полностью обновили. Правда, гаубицы остались старые, но их срочно покрасили. Всем выдали "свежее" полевое обмундирование — от портянок до шинелей. Офицерам даже пистолеты вручили новые: "Макаров" или "Стечкин" (по желанию) вместо "ТТ" или нагана. Все это было проделано в кратчайшие сроки. Мы недоумевали, что сие могло означать.

— К чему же вас готовили?

— О причинах происходящего солдатам и офицерам ничего не говорили. Ходили слухи, что наша бригада должна участвовать в каких-то крупных учениях. О ядерном оружии тогда никто не догадывался.

Когда подготовка была завершена, нас отправили эшелонами куда-то на восток. Спустя пять суток выгрузились на каком-то разъезде через несколько сотен километров после г. Куйбышева (сейчас Самара). Пересели в автомашины и колонной двинулись на восток. Остановились в степи за речушкой Самарка. Здесь уже располагались части разных родов войск. Как мы узнали позднее, из всех военных округов Советского Союза. Палаточный лагерь растянулся на много километров. В день приезда личному составу бригады объявили: "Предстоят крупные воинские корпусные учения с применением атомного оружия. Будут присутствовать министры обороны дружеских стран (будущие партнеры по Варшавскому договору)".

— Секретность соблюдалась и по прибытии на место учений?

— Даже более того! С каждым в отдельности "проводил работу" офицер из СМЕРШа. "Учения очень серьезные и ответственные, — пояснял он, — имеют огромную государственную важность и потому сверхсекретные. Что бы с нами ни случилось, 25 лет ни при каких обстоятельствах мы не должны рассказывать об увиденном". Взяли с нас подписку о неразглашении государственной военной тайны в течение названного срока. Все эти годы я не делился пережитым даже со своими близкими.

Два месяца шла тщательная подготовка: зарывали в землю боевую технику, оборудовали наблюдательные пункты, противоатомные укрытия, проводили тренировочные учения. Общее руководство подготовкой осуществлял первый заместитель министра обороны СССР маршал Жуков. Лагерь нашей бригады и других частей располагался в 20-22 км от запланированного места атомного взрыва, вблизи поселка Тоцкое.

— Вас не удивляло, что учения с атомным оружием будут проводиться в центре страны? Что об этом говорили?

— Практически ничего. Как я узнал позже, эта местность была выбрана совсем не случайно — по подобию ландшафта (с учетом рельефа и населенности) Западной Германии. В те годы считалось, что это наиболее вероятное место начала боевых действий в случае Третьей мировой войны, возможно, ядерной.

В те дни нас удивляло другое. Огневые позиции артиллерии, исходные позиции танковых соединений разместились на пахотных землях рядом с небольшими деревнями. Среди дозревающей пшеницы закапывали орудия, минометы, САУ, танки, бронетранспортеры, автомашины и прочую военную технику. Хлеб погибал! Мне, крестьянскому сыну, которому порой приходилось после жатвы собирать колоски на колхозном поле и получать за это побои, было жутко и больно смотреть на такое кощунство. Я спрашивал офицеров: "Как же можно так поступать?" Мне разъясняли: "Государство возместит колхозам нанесенный ущерб".

— Каким вам запомнился взрыва атомной бомбы?

— Где-то в начале сентября каждый день мы наблюдали одну и ту же картину. Утром, между 9—10 часами, высоко в небе пролетал четырехмоторный самолет Ту-4 в сопровождении четырех реактивных истребителей МиГ-15. Пролетали они в одном направлении — с юго-востока на северо-запад. Подготовка была завершена, но учения переносились со дня на день. Говорили, погода не соответствует.

И вот наступило 14 сентября. В девять утра войска получили команду "Уран", означавшую начало учений. По многократно отработанной схеме наш топографический взвод занял место в окопе. Мы сели вдоль его стенок на пустые ящики от снарядов. Мое место было у торцевой стенки. Сидим, ждем, разговариваем. Переживаний или страха — ни капли. Через двадцать минут — команда "Молния". Мы надели противогазы с защитными черными пленками на стеклах. Эти пленки защищали глаза от светового излучения при взрыве бомбы, сквозь них даже солнце не светило. Опять сидим, опять ждем. Услышали привычный звук пролетающих самолетов. Прошло еще пару минут (атомная бомба была взорвана в 9.33 по московскому времени). И вдруг: не увидели — почувствовали ослепительно яркую вспышку. А секунд через 20 раздался страшной силы взрыв, вернее, два почти одновременных взрыва. Как будто над самым ухом по листу железа изо всех сил ударили огромным молотом. Спустя одну-две секунды после акустической волны до нас дошла волна ударная. Земля закачалась, как при сильнейшем землетрясении. Обдало жаром. Полетели в окоп ветки, сучья, комья засохшей земли, листья... Слава Богу, никого серьезно не травмировало.

Как только прошла ударная волна, мы, сняв противогазы, выпрыгнули из окопа. Я почувствовал боль в левом ухе, из него потекла кровь: лопнула барабанная перепонка. Это случилось и со многими другими ребятами. С тех пор я оглох на одно ухо и обзавелся на всю жизнь беспрерывными шумом и звоном в левой части головы.

Стоя над окопом, мы обозревали полную картину взрыва: на наших глазах, перекатываясь и переливаясь всеми цветами радуги, рос атомный гриб. Он увеличивался, становясь все более зловещим. Погода в то утро стояла солнечная, безветренная. "После бомбы" все резко изменилось. Поднялся неимоверной силы ветер. Он дул на восток. Гриб начал клониться, терять форму и превращаться в облако, которое ветер отгонял от нас. Новехонькие армейские палатки были изорваны, как паутина; в автомашинах, закопанных в землю, повыбивало лобовые стекла; лес поредел, все вокруг горело и дымилось, пахло гарью, тротилом и каким-то незнакомым смрадом.

— И в это пекло бросили солдат?

— Сразу после взрыва начались артподготовка и бомбовые удары штурмовой авиации. Артподготовка длилась минут 25. Затем войска двинулись в наступление — на прорыв, в самое пекло. Люди шли через ядерную зону без защитных костюмов и спецодежды! И никто потом не проводил дезактивацию ни техники, ни обмундирования. Как только ушли в прорыв боевые подразделения, дали команду "вперед" и нашему взводу.

— Мы направились к месту взрыва атомной бомбы, — продолжает Иван Пушкарь. — По мере продвижения машины картина местности становилась все более устрашающей. Все в дыму, большая концентрация гари, тротила. Было тяжело дышать. Наш взвод получил задание затопографировать взрывные воронки от снарядов и мин на прямоугольнике 300х200 метров. Пока работали на площадке, устали неимоверно: кружилась голова, тошнило, некоторые теряли сознание. Приборами для измерения радиоактивности нас не снабдили. На второй день взвод снова отправился в район боевых позиций "противника". Решили поближе рассмотреть результаты атомного взрыва.

— Вас не пугала радиация?

— В те времена о ней почти не говорилось. В армии считали, что атомное оружие поражает ударной волной и тепловым излучением. Мы не имели, повторюсь, специальных средств защиты, но нас никто не остановил, не предупредил.

...Картина открылась страшная. В воздухе стоял специфический смрад. Местами еще тлели очаги огня, никто ничего не гасил. Деревья, кустарники сгорели. Дымились деревни Орловка и Маховка, они были буквально сметены с лица земли. На 80% разрушилась и частично сгорела деревня Елшанка в 7 км от места взрыва. Та же участь постигла еще многие мелкие хутора. Слава Богу, людей из них отселили. Мы видели, как солдаты под руководством офицеров, облаченных в спецодежду, собирали и грузили в специально переоборудованные машины несчастных животных: обожженных, слепых, искалеченных — живых и мертвых. Они использовались вместо предполагаемых врагов — танки и машины во время эксперимента были набиты беззащитными животными. Что могло гореть — сгорело. Металл и земля оплавились. Почва вблизи от эпицентра взрыва покрылась "плавленой" корой, похожей на стекло. Один танк был вдавлен в землю, у второго сорвало башню с орудием и отбросило метров на 300-400. Технику "под взрыв" поставляли отечественную, и только новую. Уже позднее, изучая документы, я выяснил, что мощность бомбы была эквивалентна 60000 тонн(!) тротила. Чтобы загрузить такое количество взрывчатки в железнодорожные вагоны (пульманы), их понадобилась бы целая тысяча, а состав получился бы более чем 20-километровым.

Кстати, члены экипажа самолета, сбросившего бомбу, получили ордена Красной Звезды. Командир — орден Красного Знамени. Всем 11 членам экипажа вручили ключи от машин "Победа". Многие офицеры нашей бригады за эти учения были повышены в званиях и должностях. Мне "за боевые заслуги" предоставили краткосрочный отпуск с поездкой домой. Цену того отпуска я узнал гораздо позже.

— Вам удалось разыскать других свидетелей Тоцкой трагедии?

— Конечно, при Союзе все было тайной за семью печатями. Лишь в 1992 году я опубликовал свою первую статью о трагедии в Тоцком. Сразу же пошли отклики. Самих очевидцев в живых осталось мало. Но откликались их близкие — жены, дети, сестры... В каждом письме — боль. Практически все рассказывали, как мучительно умирали их мужья и братья, как болеют дети. Дело в том, что после учений никто не проходил никаких медицинских обследований. Люди жили, как жили, и умирали в расцвете сил от неизвестных болезней. Из Куйбышева (ныне Самара) прислала письмо женщина, муж которой был участником тоцких событий и умер в мучениях. Она стала добиваться правды, прямо заявляя о причинах его смерти, за что ее дважды помещали в психбольницу. В том районе, где в 1954 году был произведен ядерный взрыв, многие люди по сей день страдают от его последствий. В "загрязненную" Михайловку вернулись на прежние места ранее отселенные жители...

Зато наша пропагандистская машина вовсю трубила об "успехах" испытателей атомной бомбы. Спустя два-три дня после взрыва местный райком партии стал устраивать массовые автобусные "паломничества" к эпицентру взрыва. Экскурсии для взрослых и детей! А сообщение ТАСС от 17 сентября звучало так: "В соответствии с планом научно-исследовательских работ в последние дни в Советском Союзе было проведено испытание одного из видов атомного оружия. Целью испытания было изучение действий атомного взрыва. При испытании получены ценные результаты, которые помогут советским ученым и инженерам успешно решать задачи по защите от атомного нападения". И конечно, ни слова о том, какой ценой эти результаты достались.

В 1991 году я послал запрос о Тоцких событиях в Центральный архив Министерства обороны СССР. Пришел ответ-подтверждение, что я действительно участвовал в тех учениях. А еще в ответе — выписка из приказа от 20.09.1954 года: "Личному составу вашей бригады выпала великая честь — участвовать в учениях с применением атомного оружия...". Другими данными, кроме приведенных выше, архив не располагал. В процессе поисков я установил, что из 14 проживавших в Запорожской области участников того ужасного эксперимента 12 умерли, не дожив до 60 лет. Двое оставшихся — инвалиды. В Киеве живых "свидетелей" осталось только четверо.

Источник: